Чёрное Болото >>>

   По мнению епископа, он уже должен был бы добраться до тракта. Однако, сколько ни всматривался в густой сумрак, ему не удавалось различить ничего похожего на просвет. Теперь уже Его Преосвященство не знал, за что должен сильнее корить себя – за то, что поддался на эту авантюру и углубился ночью в здешний Лес, или за то, что без предупреждения оставил спутницу, понадеявшись вернуться самостоятельно.
-Только не это…
   Подумав, что заблудился, он со стоном прислонился к стволу толстой – в два обхвата – ели, и сразу же сухой корявый сук ухватил его за рукав. Глоб инстинктивно дёрнулся в сторону, и моментально послышался тихий, но вполне отчётливый треск ткани. Он остановился, сделав три глубокий вздоха, чтобы хоть немного успокоиться и прояснить разум. Но помогало это мало. Разве что, сосредоточившись, епископ всё-таки сумел сломать сучок и освободиться от его цепкой хватки.
   Затем он закрыл глаза и шёпотом прочитал молитву.
   Как ни странно, знакомые латинские слова и звук собственного голоса успокаивали. Более того, вновь подняв веки, Олуф заметил, что чуть в стороне от него тёмная стена Леса становится как бы слегка прозрачной, пропуская лунные лучи.
   Быть может, это было всего лишь иллюзией, но прелату ничего не оставалось, как медленно двинуться в том направлении, стараясь вновь не споткнуться о какой-нибудь корень, или не разорвать окончательно своё одеяние.
   В любом случае, вернуться на Болото он не решился бы, как и позвать на помощь. Ему даже тошно было подумать, кто может явиться на зов.
   …Остановившись на краю поляны, епископ понял, что, судя по всему, пошёл опять не туда. Тракта здесь не было и в помине. А вот невысокая изба чёрным молчаливым силуэтом возвышалась за покосившимся забором. Какое-никакое, а жильё…
В левой руке он сжимал палку, в правой – нож, что вытащил из-за голенища сапога. И если бы не эти сапоги и не скромное, но всё-таки вооружение, Его Преосвященство легко можно было бы принять за странствующего монаха. Вместо сутаны – обычная ряса, вместо красного пояса – грубая верёвка, а вместо епископской шапочки – капюшон.
   Оказавшись возле забора, он хотел было нащупать калитку, для чего прислонил палку к одной из перекладин. Но пальцы Олуфа угодили во что-то отвратительно липкое.
-Дерьмо… - выдохнул прелат, характеризуя то ли ситуацию, то ли субстанцию. Потом молитвенно поднял глаза к небу, прося прощение за сквернословие – в такие моменты сложно не стать излишне набожным – и всё-таки отважился позвать:
-Есть тут кто-нибудь?

Услышав голос, хоть и не слишком приветливый, но всё-таки вполне человеческий – вот если бы нежданному путнику в подобном месте и в столь неурочный час очень обрадовались и стали настойчиво зазывать выпить кружку эля у камелька, тогда было бы в самую пору насторожиться – Олуф, можно сказать, вздохнул с облегчением. Мысленно он попытался прикинуть, кто и с какой целью мог поселиться здесь, среди этой мрачной, дышащей вечной злобой, непролазной чащи, но ответа так и не нашёл. Разве что рискнул предположить, будто тут могут прятаться какие-нибудь беглые вилланы, что скрываются от гнева своего господина... Пожалуй, набрести на их жилище было гораздо предпочтительнее, чем встретить одну из нечестивых тварей, что прячутся под кронами Леса и выползают по ночам из болотной жижи.
- Да пребудет с тобой милость Всевышнего, сын мой, - проговорил Его Преосвященство, как можно более благостно. Насколько ему позволял рассмотреть сумрак, со стороны хижины к забору подошёл юноша наружности весьма располагающей.
И даже на простолюдина непохож. Разбойник? Что ж, в крайнем случае, заплачу выкуп и вернусь домой...
Неподалёку ухнул филин. И прелат едва не вздрогнул, оглянулся по сторонам, будто ожидал, что вот-вот из-за растрескавшихся стволов старых деревьев появится нечто, что давно двигалось за ним по пятам.
- Прошу тебя, прояви сострадание и разреши скромному служителю Его переночевать в твоём доме. Я шёл в монастырь, но под вечер сбился с дороги и заплутал.
Епископ и сам понимал, что несёт полную чушь – это ж сколько нужно выпить, чтобы даже в темноте сойти с широкого укатанного тракта и так углубиться в Лес? С другой стороны, миряне порой считают монахов, как говорится, чуть-чуть не от мира сего. Так что подобная ложь может оказаться вполне приемлемой. Во всяком случае, своё инкогнито Глоб до поры до времени решил не раскрывать. Ведь чего возьмёшь с бедного священнослужителя? Рясу да несколько медяков, которые подали добрые люди. Тогда как у епископа за помощь можно потребовать кошелёк, набитый золотыми монетами...
Между тем, изображать кротость и смирение Его Преосвященство давно отвык – ощущая собственные влияние и силу, в общении с простыми смертными он отличался не меньшей заносчивостью, чем и светские аристократы. И сейчас страх явно играл прелату на руку – просьба вышла воистину покорной и ничуть не похожей на требование.
Чем таким они измазали забор?
Он брезгливо вытер пальцы о тонкую дорогую ткань с виду простой монашеской рясы, от волнения едва не выронил кинжал и только тут понял, что священник, сжимающий клинок, выглядит по меньшей мере странно. Но тут уж ничего поделать было нельзя. Остаться совсем уж безоружным Его Преосвященство не согласился бы ни за что на свете.

Ограбили? Кого это я ограбил?.. Ах, нет, он думает, что ограбили меня. Вот не дай Бог!
    Его Преосвященство был рад войти в отворенную калитку. Чем бы ни измазали забор – пальцы, коснувшиеся его, всё ещё казались липкими, и Олуф с досадой потёр ими друг о друга, крепче стиснув кинжал. Впрочем, когда епископу показалось, что незнакомец отвернулся, он, стараясь действовать незаметно, приподнял полу рясы и сунул клинок обратно за голенище, полагаясь на тяжёлый сук в левой руке.
   Забавно всё выходило. Будучи человеком с хорошим чувством юмора, он мог бы посмеяться над сложившейся ситуацией – но только сидя у себя в кабинете, возле камина, где потрескивают дрова в прохладе июньской ночи, за кубком-другим доброго вина из долины Рейна, что с юных предпочитал прелат.
   Но – если вдуматься – его приглашал в чужой дом, что стоял в глубине проклятой чащи,  молодой человек, совсем не напоминавший виллана. Он не испросил благословения и даже не обратился к Олуфу «отче», как положено, обратиться к священнику.
   Почему?
Он перебросил полученную от ведьмы палку в правую руку. Конечно, против меча она была бы бессильна. Но епископ не наблюдал меча у незнакомца. Хотя, с другой-то стороны, кто скажет – не ждут ли под этим тёмным кровом сообщники, чтобы расправиться с путником?
   Но здесь появлялись новые вопросы – для чего было говорить, что хижина принадлежит не ему? И, если уж хочешь заманить бедного монаха в лапы разбойников, отчего бы не придерживаться обычного поведения?
   Ответов у Глоба не было. Он попытался улыбнуться – улыбочка вышла, как и положено по ситуации, постной и нерадостной.
- Меня никто не грабил. Что взять с монаха? Я набрёл на останки погибших католиков на тракте. Пока молился над ними, не заметил, как стемнело. А дальше… - епископ скользнул взглядом по траве, что выросла возле заброшенного на вид дома, по цветам, что казались почти тёмными, выделяясь в сумраке мрачноватыми пятнами на однотонно-сером фоне. – Дальше понял, что нахожусь в чаще.
Отчего в доме не горит огонь? Не очаг, так лучина?
-Сын мой, не ведаешь ли ты что-нибудь об этом преступлении?
Прелат говорил словно по наитию. В том плане, что слова свои он не обдумывал, не осознанно стремясь использовать ситуацию себе на благо, хотя от напряжения перехватывало дыхание, а нервы оказались натянутыми до предела.
И тут лунный свет выхвалил на руке незнакомца перстень с чёрным камнем.
Именно такой описывал информатор в донесении епископу.
Да нет, совпадение!
А что если нет?
Олуф остановился, пальцы судорожно сжали дерево, но  голос звучал вполне непринуждённо.
-Если ты живёшь в этой глуши, то мог слышать то, что неведомо здешним властям.