Как ни борись   – бесполезно. И спустя столько времени стоило бы уже смириться с тем, что побег от самой себя дело не только хлопотное, но и прежде всего неблагодарное, отнимающее все силы и ничего не дающее взамен.
Кажется, уже около двух лет прошло, но Город по-прежнему воспринимался ею как место выживания и не более. Словно черствая горбушка, протянутая голодному попрошайке на улице: ее, безусловно, можно есть, к тому же всякая помощь позволяет продолжать существовать, но, с другой стороны, даже будь эта корочка отломлена от самого дорогого и пышного пшеничного хлеба, который можно найти на свете, ее вкус останется непривычным и скорее отзовется горчинкой на губах. Все равно будет, мягко говоря, отдавать плесенью. И пробуждать воспоминания об испробованном ранее – полюбившемся, утерянном, единственно любимом, но, к сожалению, недоступном лакомстве. Город мог предложить оказавшемуся в его чреве десятки возможностей и все мыслимые для обычного человека удовольствия, но при том спрашивал чересчур высокую цену даже за то, чего оказавшийся в нем не собирался брать.  Йоринда свято верила, что каждый может обрести собственное место где угодно, если хорошенько постарается и приложит все усилия к поиску,  но с регулярным постоянством шарахалась от окружающей ее действительности. Прокопченные стены зданий, узкие улочки, безнадежно пропитанные миазмами нечистот вперемешку с сотней иных запахов, блеск грязи в помойных лужах у порогов обретали очертания и складывались в образ, который отдавал болезненным очарованием. Застарелая нищета, кокетливо прикрытая вышитым кое-где рубищем…
Иное дело – Лес. Древний, страшный, жестокий, который мог восприниматься как угодно, но сохранял неповторимую притягательность. Где старые деревья порой закрывали небо переплетением скрюченных веток и лишали даже крохотной толики солнечного света  пробивающуюся на волю от корней молодую поросль – невольные детоубийцы, с жаностью поглощающие зеленую кровь собственных отпрысков. Где любой звук мог оказаться обманкой, и так легко было потерять ориентацию даже подчас опытным следопытам – уж ей ли не знать, как легко заблудиться в путанице еле заметных тропок и сколь долгими могут стать скитания… Лес, который буквально подавлял своим могуществом, физически, не давал подчас дышать. Лес, способный дать приют или уничтожить зарвавшегося наглеца – по настроению, просто по факту. Дававший приют любому, кто осмелился бы вступить под сень крон, но почти никогда не обеспечивавший хотя бы призрачную безопасность.
Он никогда не был для нее чужим, но оставался при этом чуждым.  Удивительно, насколько тонким могло быть пряное ощущение враждебности, так щедро разлитое в воздухе и исподволь щекочущее ноздри не обманчивой, а вполне настоящей свежестью.  Ни один мало-мальски здравомыслящий человек или зверь, любое живое существо не могло чувствовать в его пределах полную защищенность от того, что могло поджидать равно прохожего или же постоянного обитателя. И при этом ни о какой, даже призрачной, конкуренции с деревенскими околицами или городскими улицами для Йоринды речи не шло. Поэтому каждый раз, когда выпадала такая возможность, ноги сами несли ее на прогулку именно в сумрачные пределы  – и никуда более. Даже то, что при этом необходимо было покрыть солидное расстояние от пристанища до жиденького предлеска, не останавливало даже на секунду   
Едва стоило ножке в грубом башмаке ступить на покров из прошлогодней листвы, остановиться девушка уже не могла. Первые минуты отдавались исключительно осознанию того, где она находится, и слепой, почти неконтролируемой радости. Это было похоже на преддверие полета, каким Йоринда его помнила: стоит развести руки в стороны, пошире, набрать полную грудь воздуха и… провалиться в неизбывную синь неба над головой. Так легко потерять чувство времени, пройти столько, сколько потребуется и еще немного – дальше и дальше от надоевшего муравейника. Ее ждало время спокойствия, когда ничто, кроме мерного дробота дождевых капель, не тревожило наполненный звоном тишины и шорохом ветра в листьях воздух.

Дождь шел по Лесу, как добрый знакомый, которого ждут в любой момент и ни за что не откажут в приеме в любое время. Теплый и тихий, он мягко задевал ветки, не пригибая и почти не нарушая равновесия тонких сплетений. Чуть-чуть прибивал землю, если, конечно, успевал ее достичь в тех местечках, где деревья не образовывали естественный роскошный полог. Влажными блестящими пальцами проводил по каждой прожилке верхних листьев, вымывая темную матовость тени и исцеляя солнечные ожоги на верхушках, задерживался на пару мгновений в междоузлиях и ответвлениях, и только затем бисерной разноцветной россыпью спускался ниже,
Его было недостаточно для того, чтобы вдосталь напитать всегда нуждающуюся в большей подпитке землю, но хватало на преображение сумрачной картины, кою представляли собой эти пределы в другое время и в ином состоянии. Сейчас солнечные лучи не обрушивались потоком, плотной стеной на Лес, чтобы ослеплять и смазывать очертания, но и не пробегали редко, тут же скрываясь за темным маревом облаков над головой самых высоких сосен: свет лился с неба щедро, разделяясь на точно отмеренные пряди, и каждый луч высвечивал предназначенное лишь ему дерево, куст, повисшую на кончике листа каплю. Лучший в мире постановщик прекраснейших пьес без названия - природа – на этот раз решила побаловать случайного зрителя чем-то большим, нежели просто Лес во время дождя. 
Даже атмосфера кругом посвежела, очищаясь от танцевавших высоко над землей взвесей пыли, вобрала в себя букет ароматов, которым могло похвастаться каждое растение вокруг, и стала крепкой, горько-травянистой и терпкой в нотках послевкусия.  Особенно явственно это чувствовалось, едва стоило Йоринде запрокинуть голову вверх, поймать губами несколько небольших капелек  и тут же распробовать, каков на вкус здешний воздух. Она довольно облизнулась, нисколько не смущаясь тем, насколько глупо может выглядеть подобное поведение со стороны – вот оно, преимущество прогулок в одиночестве – и оглянулась вокруг, чтобы понять, куда ей хочется идти дальше. К тому времени девушка уже успела достаточно далеко углубиться в чащу, но не встретила никого и ничто, что могло бы отпугнуть ее или, напротив, привлечь. Так что до сих пор выбор оказывался не столь простым: налево, под темную сень, где так легко переждать дождь и остаться относительно сухой, или же направо – туда, где виднеется поляна и можно будет подставить смеющееся лицо для ласкового прикосновения солнца и дождя.
Йоринда отвела себе для раздумий не больше того времени, которое понадобилось, чтобы выудить из кармашка у пояса старенькую выцветшую ленту и подхватить ею волосы: здесь, где так просто было зацепиться локоном за особенно коварно выступающий сучок, следовало быть осторожней и заранее заботиться о подобных мелочах. Скрепив концы простого узла для надежности, она тут же подалась в сторону прогалины и уже было подошла к самому краю ее, как мелодия чужой песни остановила девушку на полпути и заставила замереть во внимании песне.
Тембр незнакомый, но знаемый, и мелодия, каждый раз придумывающаяся заново, несли на себе отпечаток высочайшего искусства, которое могло принадлежать только лишь одному существу. Близкому самой Йоринде настолько, насколько вообще возможна подобие себе самому. Беспокойный взгляд серых глаз метнулся в сторону, чтобы отыскать в ветвях небольшую серую птицу, и поиск вскоре увенчался успехом. Соловей не смолкал, лишь меняя тональность выводившейся песни, и она еще долго вслушивалась, прежде чем поймать себя на том, что невольно повторяет за ним, припаздывая, возможно, на доли секунды и вносит собственные переливы в мотив, что принадлежал только одному. И едва девушка осознала, что выдала свое присутствие, она тут же умолкла и подалась вперед, чтобы подойти ближе.
- Не улетай, пожалуйста. Я не хотела нарушить твой покой, - все еще завороженная, она подняла ладонь, будто могла удержать Соловья на месте одним желанием и словами, и с восхищением заговорила вновь, переходя почти на шепот. Не получившие свободу звуки так и перекатывались на языке Вспугнуть крошечного певца виделось немыслимым, но ей ни не знать, насколько осторожным может быть тот в присутствии незнакомцев. – Меня привела сюда песня, и я сейчас же уйду.